Рэйф Файнс, икона современного актёрского мастерства, гораздо больше, чем просто звезда большого экрана и театральных подмостков.
Родившись в 1961 году в Ипсвиче, Великобритания, в творческой семье, он с юных лет привык вращаться в творческих кругах. Сначала он обучался изобразительному искусству, но быстро перешел к театральной сцене и в 1980-х годах присоединился к известной труппе Royal Shakespeare Company, где нашел свое место в мире театра. Известность в кино пришла к нему с фильмом Стивена Спилберга «Список Шиндлера», где он воплотил жестокого коменданта концлагеря Амона Гёта. Его талант проникнуть в глубины своих персонажей проявился также в образе венгерского графа Ласло Алмаши в «Английском пациенте», за который актер был удостоен «Оскара». Репертуар Файнса охватывает широкий спектр: От Шекспира до современных произведений. В 2011 он дебютировал в качестве режиссера с фильмом «Кориолан», современной интерпретацией классической пьесы, продемонстрировав свой многогранный творческий потенциал и интерес к экспериментам. Его последние работы – четыре картины у Уэса Андерсона по произведениям Роальда Даля, где Файнс исполнил роль писателя. В 2022 году вышел американский триллер с элементами черной комедии режиссера Марка Майлода, в котором Файнс исполнил роль знаменитого шеф-повара Джулиана Словика.
Вне сцены Файнс – человек большой скромности и сдержанности, редко раскрывающий детали своей личной жизни, если только это не связано с работой. С многочисленными наградами и впечатляющим творческим наследием Рэйф Файнс остается захватывающей фигурой в мире кино и театра.
The parenthood meant unwaveringly supporting children, even when their dreams seemed unconventional
Как вы определяете, подходит вам роль или нет?
Обычно, я делаю это интуитивно. Решения принимаю очень быстро и стараюсь о них не жалеть. Я всегда берусь за такие роли, которые мне интересны, даже если за них плохо платят и часто отказываюсь от тех, за меня обещают щедро вознаградить, если последние мне совсем не интересны.
Были ли такие моменты в Вашей жизни, когда Вы все же сомневались в верности своего решения?
Я долго сомневался, стоило ли мне играть Волан-де-Морта в «Гарри Поттере». В наказание за это, я стал кошмаром для всех детей на Земле.
У вас талантливая семья, сестры работают в кино, один брат актёр, другой – композитор. Как подобная творческая атмосфера повлияла на выбор Вашего пути?
Ключевым персонажем в нашей семье была мать. Она была писательницей, которая до замужества с моим отцом в возрасте 23 лет, опубликовала свои первые произведения, в том числе «Сто один далматинец». Мать также была большой любительницей музыки, увлекалась театром и прекрасно рисовала. Эта была энергичная и прямолинейная женщина с ясным представлением о том, чего она хотела от жизни. Мой отец любил вспоминать их первую встречу. Их познакомила поэтесса Айрис Биртвистл (Iris Birtwistle) в художественной галерее, где моя мама подрабатывала на полставки. Когда ей сообщили, что её собираются познакомить с неким Марк Твислтон-Уикхэм-Файнсом, членом высшего света, она подумала, что тот, должно быть, какой-то монстр, как и все представители этого социального класса. Однако, мой отец был прекрасного телосложения и довольно миловиден. Поэтому на следующий день после их знакомства она взяла мопед и отправилась на ферму, где он проживал. Тот открыл ей дверь, поприветствовал её и предложил чашку чая. На что мать ответила: «Конечно, дорогой. А ещё я хочу шестерых детей». У него было очень важное для родителей качество: она считала, что родители обязаны поддерживать своих детей, даже если их мечты кажутся очень необычными. Правда, на меня у неё всегда был другой план. Она хотела, чтобы я стал музыкантом.
Почему Вы не стали музыкантом?
Долгая история. В конце концов, оказалось, что у меня не было таланта к музыке. Вместо этого я начал брать уроки живописи. Однажды в Лондонском колледже искусств, где я проходил базовый курс, мне дали задание проанализировать произведение Веласкеса «Менины». Картина была похожа на мой детский игрушечный театр. Это вызвало во мне какое-то изменение, и я решил, что хочу стать художником-постановщиком. Так, я стал изучать художественное оформление сцены, но вскоре понял, что эта профессия мне также не интересна. Мне хотелось не создавать сцены, а стать их частью. Поэтому я присоединился к любительскому театру, где сыграл роль Ромео. После этой роли меня приняли в Королевскую Академию драматического искусства.
В памяти зрителей Ваше имя связано с ролями в «Английском пациенте» или «Списке Шиндлера». Какие воспоминания остались у Вас о съемках этих картин?
Я вспоминаю о тех временах с большой ностальгией. 1990-е годы были невероятно продуктивным периодом в моей жизни. Думаю, что сегодня из «Английского пациента» сделали бы телевизионную серию. Федерико Феллини и Ингмару Бергману с их идеями не нашлось бы места в современной развлекательной киноиндустрии. Разве что, они бы начали снимать фильмы на мобильный телефон. Наверное, сегодня я бы не согласился сыграть гауптштурмфюрера СС Амона Гёта. Меня очень отговаривала мать. Она считала, что дух и энергия таких людей всё ещё живут в нашем обществе. И мне было бы сложно участвовать в съёмках с такой установкой. Вместо этого, я внушал себе, что играю человека, который убежден в правильности своего выбора. Не всё было тяжело и грустно в течении трёх месяцев съёмок. Помню, как нас привезли в Краков, где в трейлере я встретил Бена Кингсли. Я примерял тогда длинный кожаный плащ СС, а Кингсли – коричневую куртку с жёлтой звездой на рукаве. После съемок сцены у нас появилось свободное время, и мы решили прогуляться по близлежащей площади. На ней мы обнаружили старое еврейское кафе. Увидев Бена, и его звезду, хозяйка начала нам делать знаки и приглашать внутрь. Но я показал ей на свою форму и предложил зайти в другой раз. Несколько недель спустя мы продолжили съемки фильма на этой площади, и наши продюсеры арендовали то самое кафе. После съёмок наша разношерстная труппа, актёры из Израиля, Германии, я и Бен, сидели в кафе в наших униформах, шумели и смеялись. Для меня это был очень эмоциональный момент. Такие фильмы, как этот, учат меня ценить жизнь.
Вы неоднократно работали с Уэсом Андерсоном, включая такие картины, «Отель Гранд Будапешт» или «Чудесная история Генри Шугара». Что именно привлекает Вас в этом режиссере?
У Уэса замечательное и крайне оригинальное воображение. Мне нравится, как что умело играет с жанрами и темами, внося неожиданные повороты в стандартные сюжеты. Например, в «Отеле Гранд Будапешт» он начинает повествование с криминального инцидента в роскошной гостинице. Но затем, он переводит сюжет в ироничный фарс. Работа с Уэсом – это всегда сюрприз, и никто не знает, как все закончится.
Во многих Ваших картинах речь идет о политике, например, «Опасные секреты». Чем Вам интересно работать над такими фильмами?
Если говорить об этом конкретном фильме, то меня заинтересовала история обычной переводчицы, которая вначале работает с британской спецслужбой, а потом случайно узнает о слежке в ООН, а также о том, что правительства США и Великобритании оказывает давление на 19 наций для начала военных действия в Ираке. В отличие от известных политиков, типа Дика Чейни или Джорджа Буша, про которых уже сняты картины, Кэтрин Ган была обыкновенным человеком, как вы и я, попавшим в необычную ситуацию. Её миссия требовала необыкновенной храбрости, на которую способен не каждый из нас. Думаете, многие бы рискнули своей работой и потерей свободы ради истины? Она рискнула. Рискнул бы я? Честно, не знаю. Сейчас мне кажется, что да. Но пока такой момент не наступил, никогда не узнаешь наверняка. В этой картине мне досталась роль харизматичного адвоката Бена Эмерсона, отличного спикера и интеллектуала, который любил браться за безнадёжные дела. У фильма был отличный сценарий. Режиссёр настаивал на достоверности фактов, что создало неподдельный драматизм, далёкий от того, который часто бывает в политических триллерах из Голливуда. Этот фильм вызвал у меня очень сильную эмоциональную реакцию. Даже будучи британцем, мне часто бывает стыдно за действия своего правительства.
I became a nightmare for every child on Earth
Другая Ваша работа в фильме «Нуреев. Белый ворон» кажется посвященной танцору, но она также затрагивает политическую тему и период Холодной войны. Как Вы восприняли эту неожиданную перспективу?
Я являюсь большим поклонником российской культуры и в особенности русской классической литературы, у которой, на мой взгляд, имеется гениальная способность анализировать человеческую суть. Когда я начинал свою актёрскую карьеру, мне довелось сыграть Евгения Онегина в картине моей сестры. Онегин и Татьяна похожи на «Ромео и Джульетту». Цинизм главного героя напомнил мне мои собственные установки в годы моей молодости. Помню, когда я цитировал Онегина, мне казалось, что его высказывания могли бы быть моими. Во время своей поездки в Санкт-Петербург я начал брать уроки русского языка. Не то, чтобы я мечтал свободно изъясняться на языке, но мне хотелось с помощью него приблизиться к пониманию культуры. Позже я познакомился с Верой Глаголевой, которая пригласила меня в свою картину-адаптацию произведения Тургенева. Оглядываясь назад, мне делается неловко от воспоминаний от того, что актёрам приходилось терпеть мое ужасное произношение. Что же касается вашего вопроса, то, чем старше я становлюсь, тем все больше осознаю политическую составляющую искусства. Я начинаю задавать себе вопросы о том, каковы обязанности стоят перед художником в современном обществе. Пока я лишь пришел к выводу, что все известные мастера являются крайними индивидуалистами и что они не могут жить и творчески проявлять себя в группах, а также, что на пути таких людей часто встают государственные системы, которые ограничивают их из-за страха перед переменами.
I make decisions swiftly and try not to regret them
