Война за возвращение Карабаха в состав Азербайджана, продолжавшаяся 44 дня, увенчалась победой и восстановлением территориальной целостности нашей страны. Мы помним длинные очереди добровольцев у военкоматов, атмосферу воодушевления и патриотического подъема. И гордимся нашими доблестными воинами, вернувшими людям – порой ценою жизни – то, что им принадлежит по праву: родную землю. Героям этого выпуска посчастливилось остаться в живых, и они готовы рассказать о том, что пережили. О том, как война перекраивает характеры и меняет приоритеты.
Нерушимая связь поколений
Прадед Энвера Мирзоева – Насир бек Джаваншир, прямой потомок ханов Карабаха, не смог пережить весть о падении Шуши. Сегодня он, глядя с небес, наверняка гордится своим правнуком, участником восстановления исторической справедливости. Ведь Шуша – это сердце Азербайджана, а Карабах – его жемчужина!
Как Вы попали на Вторую карабахскую?
Меня призвали в двадцатых числах сентября. Пришла повестка, затем нас направили в часть. В СМИ тогда сообщалось, что призывают на учения резервистов определенных специальностей. Резервистов-призывников на фронт отправляли по мере надобности. Я проходил срочную службу 13 лет назад, получил специальность «водитель-механик боевой машины пехоты». Мне повезло, что меня не посадили на боевую машину: на знакомство с техникой нового поколения нужно время. Наш батальон участвовал в прорыве линии фронта, поэтому в первые дни нес большие потери. Все было очень близко: пост, впереди окоп, вал, чтобы минимизировать минометный обстрел, дальше нейтральная полоса, если ее так можно назвать, а за ней враг! Ходить и ездить можно было только по дорогам, потому что вокруг все в минах. Хотя и машину на дороге легко было подбить, и в этом случае водитель-механик погибал первым...
Расскажите про первую вылазку.
В Физулинском районе был опорный пункт, где все мы размещались. Первая вылазка у нас была на четыре дня. Нас долго возили по приграничной зоне, чтобы сбить врага с толку, шли обстрелы... Высадились километрах в пяти от нашего поста. В светлое время там было не проехать – обстреливали, поэтому пошли пешком, колонной по одному, на расстоянии в метр-два друг от друга. Дорога шла мимо наших позиций. И вот мы идем, руки заняты, хочешь воды попить – ребята подбегают, откроют бутылку, умоют тебя, попить дадут... Очень поддерживали друг друга, все понимали, что делаем общее дело. На пятый день была снова отправка, я был среди тех, кого оставили. Вскоре нас повезли в сторону другой деревни, неподалеку от Физули, и получилось, что мы вклинились в линию фронта: справа и слева враг, а коридор, по которому к нам можно попасть, не очень широкий, насквозь простреливается. Нас оставили прикрывать высоты и держать позиции.
Ваше самое сильное, врезавшееся в память впечатление?
Мы выдвинулись. Горы, рельеф сложный, амуниция тяжелая, да еще и чей-то мешок с боеприпасами подобрали... После пяти-десяти километров маршброска стало совсем тяжело. Мы с одним парнем немного отстали от роты. Жара страшнейшая, а ты в бронежилете, через полчаса ходьбы не только майку, но и китель можно выжимать. Там климат такой: днем жарко, ночью дубак. Я прошел Физули, Джебраил, Ходжавенд – везде так. В Агдаме в октябре уже снег был местами, а у нас тепло. И вот мы тащим этот мешок... Подошли к пригорку, за которым должен быть наш последний пост. Тут солдаты из другой части идут, говорят: давайте за нами, мы вас доведем. И пошли в направлении пригорка. Вдруг из окопа выскакивает солдат и кричит: «Назад!». И в этот момент мы слышим вой снаряда. Ребята подались назад... Тут гремит взрыв... И я вижу, как из-за пригорка взлетают конечности... Я кричу товарищу: «Эльвин, бежим!», он отбегает, и через мгновение в то место, где он стоял, приземляется еще одна артиллерийская мина...
Как Вы получили ранение?
Командир оставил меня в опорном пункте на пару дней прийти в себя. На вторую ночь проснулся, смотрю, ракеты полетели – враг решил наш квадрат проверить. Пошел к ребятам. В это время прилетает ракета... Взрыв... Я говорю: «Ребята, в меня что-то попало». Но мне осколок в живот прилетел, а мальчику в полутора метрах от меня – в голову. Ночь, ничего не видно. Зовем его, зовем – слышим хрип. Подползли, перевернули – ранение в голову. Мы его оттащили в безопасное место, вкололи промедол, доктора позвали. Но когда его в палатку полевого госпиталя привезли, оказалось, ранение смертельное...
Часто вспоминаете войну?
Я стараюсь абстрагироваться. Вернувшись, постарался побыстрее выйти на работу. Накрыло уже потом. Психика у всех разная... В полутора метрах от меня человек погиб – я его оттащил, покурил и пошел спать. Да и то, что ранен, уже утром понял. Наверное, это защитная реакция мозга. Потом был госпиталь, меня признали негодным к дальнейшей службе, но один осколок все еще во мне... На войне крыша едет моментально. При мне было: двое друзей идут в бой – у одного скоро свадьба, другой должен быть свидетелем на ней. И на глазах у друга жениха убивают. Выжившего привезли в страшной панике. Бесследно такое не проходит. Далеко ходить не буду: сидим в гостях, открываем шампанское – хлопок! – и все вздрагивают. Я стал уверенней, серьезней и вместе с тем сентиментальней. Хочется тишины и спокойствия...
Удалось завести боевых друзей?
Это немного другая дружба. На то, чтобы стать хорошими друзьями, обычно уходит несколько лет, а тем ребятам, с которыми я через все это прошел, доверю что угодно. Я балдел от лезгин. Если собрать одну лезгинскую бригаду – они любые горы свернут. Взяли ножи – и вперед!.. Еще я там познакомился с выпускником Бакинского филиала МГУ Намиком Гулиевым – отличный был парень... Когда виделись в последний раз, много говорили о разном. Наутро ребята уехали вперед, а меня оставили. Через пару дней я получил ранение. А он погиб. Похоронен на Аллее почетного захоронения... Единственный ребенок в семье, учился в Лицее Зарифы Алиевой, его мама там же работает. Мы приходили на открытие уголка в его честь, но у меня не хватило духа подойти к его матери. Потому что мы – здесь, а его нет...
Ваша семья имеет отношение к Карабаху?
Моя бабушка урожденная Джаваншир, это ханский карабахский род. Папин род тоже из Шуши, но Мирзоевы – более простая фамилия, они были купцами. У меня остался большой архив фотографий, на них запечатлены видные личности не только Карабахского, но и бывших соседних ханств. Мой прадед Насир бек Джаваншир родился в 1896 году. Он дружил с маэстро Ниязи, был прекрасно образован, знал несколько языков. В 96 лет у него были все еще густые волосы, свои зубы, хорошее зрение и ясная память. Жил возле мечети Тезе Пир, но каждый день ходил пешком на бульвар поиграть в домино с «ребятами». Бабушка шутила: мол, какие это ребята, младшему 77! Когда в 1992 году отец сообщил ему, что взяли Шушу, Насир бек произнес: «Это невозможно». Включил новости, послушал, а после этого слег и уже больше не вставал. Ровно через три месяца он умер.
Где Вас застало известие об окончании войны?
Было три часа ночи. Я спал в боксах, проснулся от крика, пошел в казарму, а там никто не спит! Радио работает, откуда-то барабан достали. С кем-то даже случилось чудесное «Встань и иди!», потому что ребята даже с костылями так отплясывали, что мама не горюй! На следующий день многих выписали.
Солдаты чувствовали поддержку народа?
Война развенчала миф о том, что деньги решают все. Сидишь в окопе, хочется пива или колы – деньги есть, а купить негде. Бывало, ребята не в окружении, а добраться до них все равно нельзя – обстрелы. Ели, что найдут, но даже фруктовые деревья были заминированы: сорвал яблочко – остался без ноги. Бывало, пили дождевую воду. Хорошо, что в сухпаек входят обеззараживающие таблетки. А из города при малейшей возможности нам везли продукты, шоколадки, сигареты, там ведь и некурящий закурит... Однажды приехала вазовская шестерка, набитая хлебом. Слали кто что мог: носки, теплые вещи, письма! Поддержка была колоссальная. Мальчик из Ярдымлы написал: «Здравствуйте, дорогие солдаты. Из-за пандемии нас перевели на онлайн-обучение, и я копил себе на новый смартфон, чтобы заниматься, но вам эти деньги нужнее, и я их отдал армии. Вам привезут носки, шапки, еще что-то, а я обещаю, что буду хорошо учиться». Рыдали всей толпой. Всех этих людей ты не знаешь и вряд ли когда-либо увидишь, но приятно ощущать это единство, сознавать, что в стране тебя поддерживают все, от мала до велика!
Крутая высота
Войска специального назначения, бравшие неприступную горную крепость – Шушу – в невероятно сложных условиях, состоят из отборных бойцов, чья физическая и моральная подготовка не знает равных. Сержант Эльнур Абдуллаев, за плечами которого 11 лет воинской службы, – один из тех, кто вернул Азербайджану его гордость, древнюю Шушу.
Вы профессиональный военный. Как началась эта война лично для Вас?
В 2011 году, в 18 лет, меня призвали на воинскую службу во внутренние войска. До того, как срок службы истек, я написал рапорт и остался добровольцем. Прошел курс подготовки для службы в спецназе, участвовал в учебных операциях. В состав элитной «Яшмы» выбрали троих, меня в том числе. В бой нас отправили 24-го. Началось наступление в направлении Кяльбаджара, четыре дня сражались там. Артиллерия бьет, нам дают координаты, наша задача – добраться и произвести контратаку. Через четыре дня нас перебросили в другой район. Какое-то время побыли там, потом, с 27-го, – Физули, Джебраил... Координаты вражеских танков, машин передавали артиллерии, а сами пешком выступали с контратакой. Пленных сдавали и шли дальше, ни останавливаться, ни возвращаться нельзя – только вперед! Днем и ночью шли бои, были павшие... Не все можно рассказать...
Какой бой запомнился Вам как самый тяжелый?
Тяжелых не было. Чем виноваты были дети и старики в 90-е, что с ними так поступили? Когда шаг за шагом возвращаешь им их земли, радуешься. И кто такой враг, чтобы нам помешать? Остановить нас ему было не по силам.
Наверное, у Вас не было времени даже на сон?
Если кто-то говорит, что не спал совсем, это неправда. Даже если пять минут свободных появится – можно прилечь. Конечно, тем, кто позади и кто на передовой, по-разному приходилось действовать. До кого-то обеспечение доходило, а до тебя – нет. В горах дождь, надо переодеться – а сухой одежды не осталось. Еды, воды могло не остаться. Бывало, где-то враг бросил припасы, вещи – вот этим и пользуешься. Может, кому-то и было сложно, но не мне. Нужно было – шли в бой!
Что можете сказать о противнике?
Встретиться с нами лицом к лицу им не хватало духу. Увидев издалека приближение наших бойцов, они бросали оружие, каски, бронежилеты и бежали. Так было не раз. Артиллерия ударила, заходишь на вражеский пост, чтобы произвести контратаку, а они не выходят на бой, бегут. Знают, что бойцы спецназа им спуску не дадут!
Расскажите, как Вы вошли в Шушу.
Враг не ожидал, что мы зайдем со стороны гор. Мы неделю добирались пешком, днем и ночью шли по горам. Плохо питаешься, не спишь, если остановишься отдохнуть – дальше идти уже не сможешь, так устал... Три-пять-десять минут перерыва – и продолжаешь идти, на расстоянии 20–25 шагов друг от друга. Когда мы поднялись, увидели что-то вроде беседки, где они пили чай, курили, человек тридцать-сорок. Мы бросили ручные гранаты. Взрыв! Те, кто шел позади, в это время открыли огонь. От неожиданности они впали в шок. Я очень близко подошел – они меня увидели буквально в двух метрах от себя, там я и получил пулю в левую ногу. В течение часа длился бой, они побросали всю технику, оставили даже своих раненых и убежали. Агиль Зейналлы вытащил меня оттуда... Через неделю я узнал, что он стал шехидом. Это было 21 октября, я два дня с ранением оставался в Шуше. Пробило артерию, кровь хлещет. Один жгут не держит, накладываешь пять – и все равно не помогает. Нас учили оказывать себе первую помощь, потому что если вдруг тебя ранят – рядом может никого не оказаться, и если не остановить кровотечение – просто умрешь.
Потом меня привезли в Баку. Состояние было тяжелым, в моем теле не осталось крови, и я впал в кому. А были ребята, которые три, четыре, шесть дней оставались с ранениями в Шуше. Машины не везде могли проехать, на дороге их нещадно обстреливали.
Как мы помним, Шушу взяли 8 ноября…
Восьмого объявили. Но – скажем так – те, кто был впереди, были далеко от основных сил. Нас разделяло, может быть, 20 или 30 деревень. Уже когда полностью заняли эту территорию, тогда и было объявлено. С того момента, когда ты заходишь в район, и до того, пока его весь не зачистят от противника, проходит время.
Как проходит Ваше лечение?
Меня отправили в Анкару, там сделали основную операцию, еще одну, на венах, сделаю в Азербайджане. Ногу хотели отрезать – слишком много крови потерял, но другой врач сказал – не надо. Спасибо ему. Первую помощь нам оказывали в местных больницах, самых тяжелых отправляли в Баку. Многое делается в спешке, а ребята молодые – лет по 20, 25... Если резать, то так, чтобы можно было протез надеть, чтобы потом не мучился. Я вроде пришел в себя и сразу же повторно ушел в кому, почти на десять дней. Родителям сказали – не выживу...
Вы поддерживали связь с семьей во время войны?
В горах телефон часто не работает. Там часто бывали дожди, холод. Доходишь до какой-то деревни или города – а там перерезано электричество. Для подзарядки пользовались аккумуляторами брошенных вражеских машин.
Мы все помним, как в тот тяжелый период сплотился наш народ, как организовывали отправку продуктов, одежды, писем на фронт. Спецназовцы чувствовали эту поддержку?
Опять же, много людей воевало, разное рассказывают прессе, но у тех, кто был на передовой, особенно кто много лет служит, воюет в горах, свой опыт. До тех, кто ближе к тылу, даже письма доходят – но не до тех, кто впереди. Впереди идет спецназ, за ним внутренние войска, призывники, добровольцы, еще дальше артиллерия...
Что Вам чаще всего вспоминается об этой войне?
Много чего... Ребята, ставшие шехидами, часто встают перед глазами. А когда идешь проведать семьи погибших сослуживцев – остаются в памяти слезы и слова их матерей...
Куда первым делом пойдете, вернувшись в Карабах?
Туда, где шли бои, где погибли мои сослуживцы. А еще туда, где был ранен. Эти места останутся у меня в памяти.
Вам снится война?
Бывает, снятся боевые товарищи... О чем-то просят, просят помочь...
Без страха и упрека
Капитан спецназа Эльвин Мамедов 29 октября 2020 года прямо на фронте узнал, что у него родился второй ребенок. Он с отрядом войск специального назначения прошел весь Карабах, не раз получал тяжелые ранения. За отвагу, проявленную в боях, Эльвин Мамедов удостоен ордена «Азербайджанское знамя», медали третьей степени «За отличия в воинской службе».
Расскажите о себе. Откуда Вы родом?
Я родом из Нахчевана. Окончил там школу, три года был курсантом военного лицея, в 2008 году поступил в Азербайджанское высшее военное училище в Баку, где проучился четыре года. В 2013 году окончил ТТМ (Təlim Tədris Mərkəzi), потом проходил там же годичный курс в качестве офицера, служил в воинской части в Газахе. В мае 2014-го был зачислен в спецназ.
Почему решили стать военным?
Мой брат тоже военный, в 2016 году окончил академию MTN (Milli Təhlükəsizlik Nazirliyi). Мы росли в патриотичной семье, в армию нас привела любовь к родной стране.
Как началась лично для Вас Вторая Карабахская война?
К нам поступила информация о провокационных действиях врага, а 26 сентября стало известно, что враг готовится атаковать. Нас вывезли в назначенный район, 27-го мы выступили в направлении Кяльбаджара. За четыре дня мы уничтожили вражеские силы и вывели из строя всю вражескую технику в направлении Гарагёля.
Расскажите, как Вы и Ваши бойцы установили флаг Азербайджана в Физули.
Мы перешли в контрнаступление и освободили Физули, но не могли найти ни одного целого дома, чтобы установить флаг. Я и еще два солдата поднялись на высоту, вражеские снайперы и минометчики сразу же открыли по нам огонь. Но мы все равно его установили. Флаг так сильно бился на ветру, что даже снайперы никак не могли в него попасть. Затем противник пошел в наступление, а мы подпустили его поближе и уничтожили.
Много ранений Вы получили?
Трижды был сильно контужен в бою. В Физули против нас использовали танковые ракеты. Одной такой ракетой меня отбросило на пять-шесть метров, после второго залпа мне на голову посыпались кирпичи. Удар был сильным, я был контужен, ничего не слышал и не видел. В таком состоянии я провел шесть часов, потом постепенно пришел в себя. За мной посылали, чтобы вытащить с поля боя, но я не оставил товарищей. В Ходжавендском направлении по нам открывали сильный огонь минами и танковыми ракетами, разведчика рядом со мной буквально покромсало, а меня опять волной отбросило в сторону. И снова я пришел в себя, но так как это было не первое ранение, я был в плохом состоянии. Головные боли, учащенное сердцебиение и другие последствия этих травм испытываю до сих пор.
Вам удалось дойти до Шуши?
Да. Техники у нас не было, Джебраил, Физули, Ходжавенд прошли пешком и дошли до Шуши. Мы должны были зайти врагу в тыл. Я взял отряд и зашел со стороны Лачина. Лачинский коридор на высоте 70–80 метров обстреливался с горы. Но я постоянно получал приказы двигаться вперед и был вынужден отдать команду пройти этот коридор. Во время обстрела 7,62-миллиметровая пуля пробила мне челюсть навылет. Я оставался в сознании, просто надвинул каску и повел всех дальше. Челюсть подвязал, чтоб не болталась, потом уже вколол себе обезболивающее...Три дня провели в Лачинском коридоре, еще два – внизу. Препараты действуют не более двух часов... Тогда-то я и прочувствовал, что такое хотеть умереть из-за боли. Помочь нам никто не мог: мы были от всех вдали, в горах, Шушу еще не взяли, она была в двух километрах... Седьмого ноября я и еще 40 человек вышли наконец к своим постам, но вытащить нас оттуда еще не могли – все дороги были заминированы. Я помнил, как мы туда шли, и вывел своих людей той же дорогой. Потом месяц провел в реанимации...
Какой бой для Вас был самым тяжелым?
Для меня и моих сослуживцев такого боя не было. Даже будь враг сверхсилен, мы тридцать лет ждали этого момента! Скажу так: из-за сложных погодных условий ушло какое- то время на прорыв вражеской обороны в Джебраильском направлении – дожди мешали нашим действиям, враг засел в укреплении. Но все-таки мы это сделали!
